В связи с планами возрождения города, в Феодосию был назначен губернатор, который мог поддерживать прямые контакты с министрами российского правительства, а в необходимых случаях — обращаться даже к самому императору. Первым губернатором Феодосии стал генерал от инфантерии А. С. Феньш. Он должен был руководствоваться в начальный период своей деятельности именным указом, который гласил: «Как город сей из цветущего… состояния, даже при турецком владении, ныне одним, так сказать, именем существует, то и нужно будет тотчас осмотреть его местоположение и, по соображению всех удобностей, составить план, как он впредь расположен быть может» [74]. Другое постановление содержало предписание: «По разоренному положению Феодосии, обратить главное попечение на то, чтобы прежде всего очистить, так сказать, сие место от громад и развалин, которыми оно покрыто, и, сколь можно, на первый раз устроить развалившиеся публичные фонтаны» [75].

В результате принятых в отношении Феодосии мер, количество ее жителей возросло с 290 человек, населявших город в 1802 году, до приблизительно 5000 человек в 1815-м. К этому времени здесь уже существовали новые сооружения Карантина, предназначавшиеся для врачебной инспекции экипажей прибывавших в гавань судов, основные портовые склады, таможня, казармы и различные общественные здания, которые обустраивались за счет специальной правительственной ссуды, выделенной городу на 25 лет.

Строительный бум начала XIX века способствовал окончательному разрушению подавляющей части городских укреплений, а равно и заброшенных в большинстве своем храмов. В. Броневский, побывавший в Феодосии в 1815 году, заметил, что и «развалины древней Кефы уже более не существуют; новый город, по плану строемый, мало-помалу истребляет остатки старого, и уже кучи камней не заграждают улицы. Крепостной ров, служивший столько к защите города, сколько же и для отвода стекавшей с гор воды в море, к сожалению, засыпался от упавших стен, отчего при всяком большом дожде портит фонтаны и наводняет улицы» [76].

Писателю довелось увидеть еще сохранявшуюся тогда баню Гази-Сулейман-хана и наполовину разобранную мечеть Бикж-джами, которую городские власти пытались преобразовать в соборный храм св. Александра Невского. В 1837 году А. Демидов нашел на их месте уже «лишь несколько развалин, посреди которых можно [было] еще различить расположение, какое имели разрушенные здания». «Теперь, — сообщает он, — мраморные пилястры, украшенные арабесками, образуют ступени крылец у некоторых итальянских питейных домов, в которых матросы, заезжие из Генуи и Рагузы, упиваются крымским вином, распевая свои национальные песни».

Будучи заинтересованным и доброжелательным наблюдателем, Демидов характеризует Феодосию как «город трудящийся, действующий и теперь еще такой, каким был при генуэзцах» [77]. Однако, это утверждение, без всякого сомнения, расходилось с реальностью.

В первой половине XIX века наиболее удачным для города был 1819 год, который явился, по образному выражению В. К. Виноградова, «самым блестящим метеором, осветившим Феодосию» [78]. В то время по Феодосийскому заливу сновало более четырехсот каботажных судов, подвозивших грузы — в основном, российское зерно — к бортам иностранных транспортов, которые беспрерывно шли сюда из Малой Азии и стран Западной Европы. В последующее десятилетие вследствие неблагоприятной внешнеэкономической конъюнктуры и по некоторым другим причинам торговое значение ее снизилось настолько, что она вновь перешла в разряд самых скромных городов России.

Феодосия сумеет позднее еще раз встряхнуться ото сна. Но это будет уже иной город.