Уже в первой половине XIX в. правительством России, местными военными и гражданскими властями был принят ряд мер по охране древностей — подписаны императорские указы «о собирании всех планов и фасадов казенных зданий», включая памятники древности (1824), «о собирании по всем губерниям сведений об остатках древних замков и крепостей или других зданий древности» с планами и «фасадами», выделены средства на их «поддержание» и ремонт (1826-1828,1837), о присылке в Академию наук «достопамятных произведений природы и искусств, обретаемых в губерниях внутри империи» (1832) и т. п. [164]
Так, в русском издании главной газеты Новороссийского края «Одесский вестник» в марте 1831 г. появилось следующее объявление: «Императорская Академия наук в Санкт-Петербурге вызывает всех особ внутри государства,
имеющих древние, или новые восточные монеты, и желающих продать оные, адресоваться или прямо в Академию, или к члену оной г. действительному статскому советнику Френу [165]. Все те монеты, коих недостает в академическом кабинете, будут куплены по цене, соответствующей степени важности или редкости оных, а именно: за золотые монеты дано будет до половины свыше металлического их достоинства, за серебряные вдвое и даже вдесятеро, а за медные от 1/4 до 5 руб. ассигнациями. В случае, если присланные монеты или большая часть оных окажутся ненужными Академии, г. академик Френ охотно вызывается указать владельцам оных другие средства к сбыту, или сообщит им потребные сведения как о государях и годах, к которым они относятся, так и о важности и
редкости оных» [166].
Таким образом, Петербургская АН в лице акад. X. Д. Френа призывала местных коллекционеров не только содействовать пополнению академического нумизматического кабинета, пытаясь материально заинтересовать антиквариев на местах, но и предлагала им бесплатную экспертизу памятников в надежде на открытие неизвестных ранее монетных типов.
На запрос управляющего Министерством внутренних дел В. П. Кочубея об «остатках древних замков и крепостей, или других зданий древности» (1827) таврический гражданский губернатор Д. В. Нарышкин отправил в столицу сводную «Записку о древностях Таврической губернии», где писал, что в Феодосии сохранились древние генуэзские рвы, башни и стены: «Любопытнейшие из сих остатков суть башня, находящаяся на берегу моря, при въезде в город, по левую сторону шлахбаума. Ворота, служившие вероятно входом в цитадель, посреди города между строениями ныне
находящиеся, два сводами устроенные подземелья, принадлежащие савойскому дворянину Галлере, и башни близ карантина. Во многих из сих башень… заключаются камни с изображениями гербов и надписей».
|
|
Из всех крымских мечетей, на его взгляд, самая обширнейшая и великолепнейшая — большая мечеть в Феодосии, имевшая «необыкновенную наружность» и перестраиваемая в православную церковь (ил. 63-64). Здание с большим и несколькими малыми куполами, из которых большой был разобран при перестройке, отличалось красотой главного входа. Ф. Дюбуа де Монпере писал, что первоначально она являлась епископальной церковью генуэзцев и была возведена в XIV в., затем перестроена в мечеть с добавлением по трем сторонам 11 малых куполов. Русские решили переделать ее в православный храм, сняли свинцовое покрытие крыши, продав свинец «с выгодой неведомо для кого», и выделили на переделку 40 тыс. руб. ассигнациями, разрушили часть малых куполов, так как на их месте планировалось разместить типовые портики с дорическими колоннами. С этой целью «с большими издержками» в город привезли базы и барабаны колонн, но финансирование проекта было прекращено из-за отсутствия средств, поэтому в начале 1830-х гг. здание «являло картину настоящей руины» [167]
В той же справке губернатора Д. В. Нарышкина упомянуты еще две мечети поменьше, с куполами, на которых также не сохранились «свинцовые покрышки»: одна была превращена в местный музей древностей (ил. 66), другая — в католическую церковь (ил. 67-68), Последняя имела минарет, верхняя часть которого рухнула, с купола было содрано свинцовое покрытие, поэтому из-за дождевых вод здание постепенно разрушалось. Согласно Ф. Дюбуа де Монпере, просьбы к правительству о финансировании ее ремонта оказались безрезультатны, поэтому члены «богатого и многочисленного» прихода решили восстановить здание за собственный счет, что и было сделано к июлю 1834 г. [168]
Другое замечательное здание — феодосийские бани (ил. 63-65) — также имели несколько куполов, но «своды внутренних разделений частью обрушились, а частью весьма повреждены; куполы, имевшие свинцовую покрышку, обнажены и могут впоследствии времени потерпеть повреждения. Бани сии строены из бутового и тесаного камня, а некоторые части из кирпича, на извести». Они когда-то принадлежали английскому генералу Итону, «бывшему в Мальте карантинным начальником и предполагавшему сделать в Феодосии заведение для соления мяса» для английского флота, но, «будучи взяты по каким-то долгам его в секвестр», перешли в собственность английского правительства [169]. Соответственно, таврический гражданский губернатор не счел нужным делать какиелибо распоряжения об их сохранении от разрушения [170].
Феодосийский градоначальник действительный статский советник А. В. Богдановский в своем донесении статс-секретарю Н. Н. Муравьеву от 4 июля 1827 г. № 168 писал: «Из остатков древних зданий, находящихся в Феодосии, обращают на себя внимание две башни с частию стены, у Карантина стоящие. По надписи на камнях с одной из сих башен вынутых, и хранящихся в Феодосийском музеуме, видно, что они построены в XIV веке генуэзцами, обладавшими Каффою (Феодосиею); при въезде в город, у бульвара, находится цитадель турецкого здания, пристроенная к древней генуэзской башне, несколько разрушенной. Сии башни и цитадель, кладенные из диких, крепкого свойства камней на извести, могут стоять невредимо еще несколько столетий без всяких починок, которые, впрочем, по местоположению, были бы вовсе не нужны. Не упоминая о развалинах многих башен, окружавших город Феодосию, коих приметны только одни остатки, я имею честь, согласно предписанию… представить при сем планы и фасады двум башням и цитадели, о которых выше упомянуто, присовокупляя к тому, что о сохранении их в настоящем виде приняты меры». 28 июля 1827 г. эти планы были отправлены в Петербург