Окрестности Ялты быстро заставляют нас забыть о ней самой. И это стоит того, чтобы совершить сюда новое паломничество.
Вновь приходится возвращаться на дорогу в Севастополь. Для этого, вначале, я прохожу по мостику над ручьем Гува, затем иду вдоль набережной, пересекаю еще один мостик над речкой Учан-Су и поднимаюсь вверх по шоссе. Подъем довольно извилист и крут. По одну сторону шоссе тянется подпорная стена многочисленных виноградников.
Постепенно внизу открывается вид на ялтинский рейд с несколькими рыбацкими суденышками. Отсюда трудно различить, плывут ли они по воде или по воздуху. А вот справа от меня на углу террасы я замечаю двуглавого золотистого орла, обозначающего границу ливадийских владений. На склоне пригорка, утыканного шпалерами, выстроились симметричные ряды императорских виноградников. Правда, у дороги виноградники выглядят довольно ощипанными ввиду отсутствия надлежащей охраны, зато выше, в густой зелени виноградных листьев я замечаю великолепные крупные гроздья.
Вскоре я покидаю главную дорогу и въезжаю в Ливадию через ворота, увенчанные двуглавым орлом и золотыми императорскими литерами. Я пересекаю подсобные постройки, примитивные строения с белыми стенами и черепичными крышами: казармы, склады угля, дров, пожарных насосов; то там, то сям выкрашенные в черно-белые полосы будки, у которых скучают часовые, одетые в летнюю униформу.
Далее следуют конюшни, узнаваемые по бронзовым лошадиным головам на настенных барельефах. В нескольких метрах от этих конюшен, напротив невзрачного фонтана я выхожу из экипажа, чтобы пешком подняться в канцелярию и получить разрешение на посещение дворца от полковника интендантской службы. Полковник, оказывается, все еще отдыхает, и никто не может мне сказать, когда он проснется! Все же ради проформы меня просят предъявить паспорт. Я выполняю это указание с поспешной услужливостью и настойчиво прошу при этом удовлетворить мою просьбу ввиду прибытия издалека.
Служащий, к которому я обратился, молодой человек в очках с длинными волосами, кажется, проникся ко мне симпатией. Взяв в руки мой паспорт, он внезапно резко поворачивается и исчезает в длинной анфиладе комнат канцелярии. Стоя, я жду его десять минут, двадцать, затем, устав от ожидания, присаживаюсь на стул. Три четверти часа спустя я ради развлечения заканчиваю считать количество солнечных отблесков на медном обрамлении святой иконы, установленной в углу комнаты. Только через час возвращается мой молодой человек в очках. Он все еще держит в своих руках мой паспорт и кажется очень занятым. Я встаю, делая шаг навстречу ему, но он, не замечая меня, проходит мимо и исчезает за дверью прихожей. А я возвращаюсь к своему стулу и своим отблескам…
Прошло еще четверть часа до его очередного появления. Судя по наличию в его руке моего паспорта, он все еще думает обо мне. Но вот он обращается к офицеру полиции и начинает с ним шептаться. Мне становиться не по себе. И, хотя, порывшись в своей памяти, я не обнаруживаю ничего предосудительного и подозрительного в моей прошлой жизни, я все же с тревогой смотрю, как они приближаются ко мне, и начинаю думать о Лезюрке (Жозеф Лезюрк; в 1796 году невинно осужден на смерть, от переводчика).
Я встаю и делаю шаг по направлению к ним. К моему большому удивлению, они опять проходят мимо, даже не бросив в мою сторону сочувствующий взгляд. Потеряв всякое терпение, я выхожу в прихожую, чтобы выкурить сигарету и послушать рассказы дневального о своей семье. Наконец, спустя очередные четверть часа, ко мне подходит мой служащий и заявляет, что он оставляет у себя мой паспорт, что я могу вернуться за ним к пяти часам вечера и, возможно, получу разрешение на посещение дворца.
Пробило одиннадцать часов. А ведь я пришел сюда в девять утра! Кучер интересуется результатом моих усилий. “ Барин,- спрашивает он, видя мое плохое настроение, — они вам, наверное, отказали?” И, когда я ему рассказываю о том, что меня попросили вернуться к пяти часам вечера, он отвечает с убежденным видом: “ Вам повезло! “ Надо отметить, что этот кучер родом из Ялты.