Ходатайство министра полиции перед Александром I увенчалось успехом уже в 1810 г. А 13 (25) мая 1811 г. был открыт Феодосийский музей древностей. Временная городская дума в рапорте градоначальнику сообщала: она «…признает, что составление онаго (то есть музея. — Э. П.) может быть к пользе города, привлекая вояжеров, и украшением по ученой части и что нужно употребить старание для умножения вещей. Полагает дума, что сие интересное и полезное заведение будет весьма ограничено собранием только материалов своих — от феодосийских развалин… Торговые связи Феодосии со всеми берегами Черного моря, прежде осыпанными греческими колониями, также дают верный способ достать от разных мест многих редкостей… Ныне же отыскала дума собрание редкостей у здешнего купца Джеварджи…, цена оным — 1250 руб.».

В ответ Броневский сообщил, что еще в марте отправил В. Галлеру в Керчь и Еникале с суммой в сто руб. из средств думы для собирания и описания предметов древности и что сам он даст поручение чиновникам подведомственных ему карантинов и таможен «при случае сколь можно способствовать мерам, о наполнении музеума разными предметами древности принятым…» [27].

И сам Броневский принял участие в собирании памятников старины, как о том вспоминал его племянник: «Осенью приезжал в Севастополь дядя Семен Михайлович для осмотра развалин древнего Херсонеса… отыскал несколько обломков древних греческих статуй, которые и отправлены были на военном транспорте в Феодосию» [28].

Г. Гераков рассказывал о диковинках на даче у Семена Михайловича: «…в саду, можно сказать, много есть милого… в приятном беспорядке: то остатки колонн паросского мрамора, то камни с надписями…» [29].

Создается впечатление, что градоначальник старался все делать сам, не очень-то доверяя другим. Весной 1811 г. он ведет переписку с министром внутренних дел об изготовлении герба г. Феодосии. На этот счет у него были свои соображения: «Трезубец Нептуна и Меркуриев жезл, крестообразно в голубом поле положенные, изображали бы морскую стихию, духом промышленности оживленную; в заглавии щита хлебный сноп означал бы изобильные жатвы Тавриды, составляющие важнейшую отрасль феодосийской торговли; наконец, золотое руно могло бы иметь место в подножии для означения отпускаемой от сего порта овечьей шерсти в довольно большом количестве, равно как для объяснения связей сего порта с Малой Азией и Колхидой, связей драгоценных, имеющих обратить сюда избытки Востока и предвещающих блестящую судьбу, к коей Феодосия предназначена выгодами естественного своего положения» [30]. Предложенный Семеном Михайловичем проект был одобрен, герб изготовлен.

Броневский работал не покладая рук и уже в первые два года своей деятельности в Феодосии, кажется, немалого достиг. У него наверняка были большие планы, но им не суждено было осуществиться из-за несчастий, обрушившихся на Феодосию, Крым и всю огромную Россию. Началась Отечественная война 1812 г. Крымчане приняли в ней участие, поставляя воинов и ассигнуя некоторые суммы.

А. Маркевич пишет, что в Феодосии наблюдался большой подъем духа, горожане собрали 10 тысяч руб., беря пример со своего градоначальника, который пожертвовал на общее дело больше всех — 1 тысячу руб.; Броневский восторгался великодушием простых людей и укорял некоторых богачей за скупость; в письме к Таврическому губернатору А. Бороздину от 13 августа 1812 г. он писал, что горожане доказали «на опыте усердие свое и любовь к отечеству», отправив в помощь ополчению 23 человека, значительную денежную сумму, некоторые вещи, к письму прилагается список людей, сделавших пожертвования, — 152 человека, включая самого Семена Михайловича [31].

Однако феодосийцы не смогли в полной мере проявить «самые верные доказательства своей преданности и готовности на всевозможные пожертвования» [32], так как одно за другим страшные бедствия обрушились на них. 24 августа 1812 г. Броневский доложил генерал-губернатору Новороссии герцогу А. Ришелье, что тремя днями раньше в городском лазарете умерло четыре человека, а 25 августа — еще трое со всеми признаками чумы; болезнь молниеносно распространилась по городу и проникла в войска, ежедневно умирало от 10 до 20 человек [33]. Броневский вызывает в Феодосию А. Бороздина, вместе они принимают строжайшие карантинные меры: город оцепляется и отрезается от остальной части Крыма, устраиваются карантины в Феодосии и за ее пределами, закрываются все присутственные места, сурово наказываются нарушители порядка.

Большую роль в борьбе с эпидемией сыграл И. Граперон, бывший «главным медицинским чиновником Феодосийского карантина». Ситуация несколько улучшилась, и тем не менее эпидемия свирепствовала до конца года (из 758 заболевших умер 541 человек). В Феодосийском уезде пало много скота.

Как известно, одна беда не приходит, к чуме добавились сильнейший недостаток продовольствия, дров, угля и жестокие холода зимой 1812—1813 гг. В декабре 1812 г. Броневский благодарил Ришелье за присылку муки, дров и угля: «… мы совершенно лишены сих трех главнейших предметов… Правда, перекупщики, промышляющие по ту сторону цепи доставкою жизненных припасов, снабжают оными в малом количестве тех из здешних обывателей, кто может платить за воз дров от 10 до 20 руб., за воз угля — от 80 до 100 руб., за четверть муки — от 35 до 40 руб. Но мало есть в Феодосии жителей, которые были бы в состоянии себя продовольствовать столь высокими ценами, хотя бы доставлялись в изобилии жизненные припасы от перекупщиков»; с горечью сообщал, что выздоровевшие люди по выходе из карантина умирали на улицах от голода и холода [34].

Благодаря удивительной выдержке и организационным способностям Семена Михайловича и немногих людей, стоявших рядом с ним, удалось в довольно короткий срок погасить сильнейший в Крыму очаг инфекции, обеспечить людей самым необходимым. Как только ситуация улучшилась, градоначальник все силы бросил на преодоление последствий беды и восстановление городского хозяйства. Оживляется торговля (к концу 1815 г. ее общий оборот почти в два раза превысил оборот 1812 г.), открываются учреждения, конторы. Но город еще долго производил жалкое впечатление. Посетивший его в 1815 г. В. Броневский писал: «… сей город… ныне являет печальную картину разрушений… Феодосия не представляет ни малейших следов великолепия» [35].