Математик Андрей Александрович Экк, владелец дачи и собственник экипажа с двумя белыми конями, никогда не дрался. Его наказания заключались в оставлении без обеда школьника до шести часов вечера. Экк преподавал у нас в вечерние часы ручной труд. Для этого ему приходилось приезжать в училище к шести часам вечера. Он часто опаздывал, и голодные дети не смели уйти, не дождавшись грозного преподавателя. Однажды Экк совсем не приехал, и трое наказанных просидели в школе до утра. Случай этот вызвал родительский протест, и вместо сидения до шести часов нас оставляли до четырех часов.
Не буду перечислять чудачеств остальных преподавателей, их действия и поступки определялись низким уровнем как самого преподавательского состава, так и школьной политикой и понижением культурности так называемого русского общества.
По существу дети предоставлялись самим себе. Среди нас царили все пороки, занесенные в школу с Карантинной слободки, с Сарыголя, Форштадта. Почти все курили, ученики старших классов напивались. Для этой цели ходили в «кизильник», они забегали к некоему Айзенбергу, жившему на Крепостной (современный Адмиральский бульвар, прим. сост.) улице и тайком продававшему ученикам вино. Многие имели метресс на слободках. Среди последних встречались и ученицы Александровского училища. Одна из них заразила моего товарища Б. перелоем. Когда о болезни Б. узнало наше школьное начальство, несчастного юношу исключили из училища. Впоследствии он спился.
Воспитанники городского училища не любили феодосийских гимназисток и остальных представителей женского пола. Гимназистки в свою очередь не любили нас и презирали нас, как нижестоящих. Современному жителю республики непонятна совершенно та классовая граница, что разделяла когда-то бедного от богатого. Внешний облик и одежда играли большую роль. Погоны и блестящие пуговицы, студенческая тужурка и изящный костюм открывали двери любого обывателя, и, наоборот, потертые брюки, ботинки с заплатой заставляли отворачиваться вчерашних друзей. Сколько юношеских огорчений приносили вышеуказанные обстоятельства мне, не имевшему возможности держать на должной высоте свой гардероб.
Как нам было не завидовать сыновьям привилегированных слоев? Мы смотрели на них, как на баловней судьбы, перед которыми открывалась широко дорога в жизнь, а постоянные уколы моему самолюбию и моей бедности поселили в моем сердце настороженное отношение даже к наиболее достойным из них.
К знакомству с нами снисходили дети разночинцев, сумевшие попасть в гимназию. Сыновья же различных Грамматиковых, Зайцевых, Крымов, Майтопов и пр. не унижались до знакомства с детьми их служащих. Такими разночинцами я помню сына гимназического сторожа Хрусталева, сына кондуктора Инзеля, сына повара Айвазовского — Моргунова, сына служащего Российского о-ва Минакова и др. Они дружили с нами и нас не избегали. У меня был друг — сын артиста Мариинского театра Ев-геньева Георгий Филиппов. Он жил с братом и сестрой гимназисткой на Георгиевской улице. Оба учились в гимназии, оба были привязаны ко мне. У них я знакомился с молодежью обеих гимназий. На улице эта молодежь меня не узнавала и не раскланивалась со мной из-за моего поношенного гардероба. Приятное исключение составляли Яков Конон, сын доктора Сережа Метт и несколько человек, не замечавших моих заштопанных ботинок.
В свои воспоминания я не вкладываю горечь обиженной юности. Мне хочется объективной правдой отметить уродливость взаимоотношений феодосийской молодежи, отражавшей в себе неравенство классов, ложность понятий, несовершенство воспитания лелеянных правительством кадров, из которых создавалось впоследствии недалекое и ограниченное царское чиновничество.
По своему развитию он был на голову выше многих великовозрастных гимназистов, но их гимназический мундир и внешний лоск искупали все недостатки гимназического воспитания. Гимназистов баловали, ими гордились. Их попечителем был сам Айвазовский. В церкви обе гимназии становились с левой стороны, обособленно от остальных школ города. Гимназистам разрешалось гулять вечером, а мы не смели после 7 часов появляться на центральных улицах города. Они устраивали балы, вечера, на которые не жалелось денег. Духовой оркестр гимназии, управляемый Мурзаевым, не уступал военному.