Наиболее яркие воспоминания у меня относятся к пребыванию в феодосийском шестиклассном училище. Оно дало мне возможность общения со многими домами крупнейшей феодосийской буржуазии, интеллигенции, чиновничества.

В городе существовали две гимназии, шестиклассное городское училище, женское Александровское училище, учительский институт, мореходное училище второго разряда, несколько церковно-приходских школ. В гимназию шли дети купцов, врачей, помещиков, офицерства, адвокатов и вообще богатых и зажиточных классов. Плата за обучение и содержание в гимназии была не под силу среднему слою населения. Оно отдавало своих детей в городские училища и Александровскую школу. Плату в 15 рублей в год, взимаемую за пребывание в городском училище, не могло вносить большинство беднейших родителей — их дети поступали в приходские школы или оставались без учения.

Мореходная школа пополнялась неудачниками и бездельниками, выгнанными из различных учебных заведений. Воспитанники школы имели среди феодосийцев незавидную репутацию добрых пьяниц, ловеласов и постоянных посетителей различных притонов. Их еще называли «сухопутные штурмана». Они больше околачивались на феодосийских бульварах, чем находились в плавании и на учебе.

В учительский институт попадали с большим трудом. Институт пользовался доброй славой выдержанных и скромных юношей. Я не помню среди них ни одного случая хулиганства или публичного пьянства.

Мне до сих пор непонятно, с какой целью царское министерство просвещения создавало 6-классные городские училища? Кроме ношения герба на фуражке во время учения, они не давали окончившему никаких прав, и, получив аттестат об окончании, несчастный юноша оказывался на мостовой без возможности продолжать дальнейшее образование. Неприятное положение, испытанное мной в свое время.

Окончание училища не давало права на поступление даже в аптекарские ученики, почтово-телеграфные чиновники. Требовался экзамен за четыре класса гимназии. Гостеприимно открывались двери юнкерских училищ, да и то при большом выборе поступающих существовали свои рогатки. Как нам было не завидовать всем тем, кто оканчивал гимназию и мог идти в любое высшее училище тогдашней империи. Политика классового отбора тонко проводилась в отношении тех, у кого родители имели тугие карманы или были обеспеченным чиновничеством, и в отношении остальных, с большими жертвами дававших образование детям.

Наше училище помещалось на Военной улице против казармы в двухэтажном здании (в наше время Феодосийская средняя школа №4). Основным контингентом учащихся являлись дети мелких торговцев, ремесленников, рыбаков, почтово-телеграфных и иных служащих. По национальному составу: русские, украинцы, армяне, греки, евреи, караимы, крымчаки. Следует отметить полное отсутствие татар. Они избегали русской школы. Лаже крупные торговцы мясом, фруктами предпочитали отдавать сыновей в свои «мектебе», но не к русским. Национальная рознь мешала даже сближению детей, а русификаторская политика отпугивала фанатическое невежественное мусульманское население.

Каждое утро перед занятиями нас сгоняли в общий зал и хором заставляли петь «Царь небесный». Присутствовать обязаны были и инаковерующие. Учение шло в духе православия и народности. Национальные страсти раздувались всеми средствами тогдашней школьной политики. Существовали русские, а рядом с ними «жиды», «армяшки», «пиндосы», «караимские» и прочие «собаки». Дети широко пользовались правом оскорблять иноплеменных товарищей, потому что за оскорбление не наказывались, в исключительных случаях получали выговор. В лексиконе нашего законоучителя не было фразы «еврей», наш пьяница-учитель Янковский бил себя в грудь и расписывал доблести россиян. По русскому языку мы изучали наряду с невинной лирикой и патриотические стихотворения разных поэтов. Нас аккуратно водили по воскресеньям, праздникам, тезоименитствам в храм. С нами беседовали на религиозно-патриотические темы.

Помню, как уже в последнем классе мой товарищ по школьной скамье, не по летам развитой юноша Асланов мне заявил: «И зачем они врут, в Севастополе нас побили, а не мы побили, а Суворов вовремя удрал из Италии, его там пощипали!»

Эти слова посеяли у меня сомнение к истинам, преподававшимся в школе. Через несколько дней мой товарищ принес какие-то исторические книги в подтверждение своих слов.

Инспектор был Илья Максимович Корецкий. Высокий, грузный, с умными, добрыми глазами, никогда не поднявший руку ни на одного ученика. Мы боялись его и при встрече кланялись. За исключением Корецкого остальные учителя за редким исключением оставляли желать лучшего.

Особенно мы боялись Артема Ивановича Бакуна. Высокий, худой, с длинной седеющей бородой, он отличался большим садизмом и, набросившись на ученика, избивал его с ожесточением. Бакун жил со своей кухаркой и имел дом над форштадтским базаром.

Любил щелкать по затылкам своей пухленькой ручкой учитель русского языка Василий Лукич Иванов. Своей ловкостью он завоевал себе наше удивление. Небольшого роста, чистенько одетый, с брюшком навылет, он ставил спиной к себе провинившегося ученика и, приговаривая «Пшел вон», ловко ударял по шее так, что мальчик вылетал за двери.