Бездумные приказы властей конца XVIII — начала XIX в. нарушили средневековую гидротехническую систему водоснабжения и канализации. Еще П. С. Даллас в 1794 г. констатировал, что водопроводы и фонтаны в Кафе
«оставили разрушаться по нерадивости и недостатку доброго желания» [135].
«Жаль… — писал издатель «Отечественных записок» П. П. Свиньин [136] по итогам своей поездки в Крым в 1825 г., — что уничтожение рва, укладенного плитами, коим обведен был город, причиняет теперь жителям беспокойство от горной воды, прежде через него стекавшей в море» [137].
По словам швейцарского путешественника Ф. Дюбуа де Монпере [138], в 1834 г. это привело к тому, что дождевые потоки с гор нанесли существенный ущерб городским постройкам, разрушив многие общественные и жилые здания (в том числе карантин), смели сады, за несколько часов причинив убытки на сумму свыше 300 тыс. франков [139]. На одной из гравюр атласа его путешествия опубликован рисунок с изображением полуразрушенной башни папы Климента и надписью в его честь (ил. 59). Та же башня изображена и на литографии художника Карло Боссоли [140],
изданной в 1856 г. по рисунку, выполненному в 1842 г. (ил. 60).
Путешествовавший по Крыму А. С. Грибоедов 12 сентября 1825 г. описал другу, С. Н. Бегичеву, свои мрачные впечатления о Феодосии: «Нынче обегал весь город, чудная смесь вековых стен прежней Кафы и наших однодневных мазанок. Отчего, однако, воскресло имя Феодосии, едва известное из описаний древних географов, и поглотило наименование Кафы, которая громка во стольких летописях европейских и восточных. На этом пепелище господствовали некогда готические нравы генуэзцев; их сменили пастырские обычаи мунгалов с примесью турецкого великолепия; за ними явились мы, всеобщие наследники, и с нами дух разрушения; ни одного здания не уцелело, ни одного участка древнего города не взрытого, не перекопанного. — Что ж? Сами указываем будущим народам, которые после нас придут, когда исчезнет русское племя, как им поступать с бренными остатками нашего бытия» [141]
«Тому 12 или 18 лет назад, — докладывал академик Е. Е. Кёлер в Императорскую Академию наук в марте 1820 г., — как присылали в Петербург многие основательные жалобы на некоторых изтогдашних губернаторов, в коих жаловались, что они многие из хорошо сохраненных высоких и огромных башен частию разломали, частию же хотели
совсем разрушить. В 1804 году было еще много оных. Если бы из сих прекрасных зданий остались еще некоторые, то можно бы было их починить с малыми издержками. Тогда можно бы было легко отыскать назначение, чтобы в сих прекрасных зданиях сохранить то или другое относительно города Кефы. Их существование могло бы служить [142] городу украшением и принести ему пользу». Если будете отдыхать в Крыму недалеко от Ялты, то обязательно посетите Массандровский дворец!
Собранные местные древности, которые можно было вывезти из Феодосии, Кёлер отправил в Петербург [143]. Однако не только русские путешественники, но и заезжие иностранцы скупали в Феодосии мраморные барельефы, архитектурные детали, надписи, монеты, изделия из золота и серебра, художественную керамику и т. п., распыляя
эти богатства по Мюнц-кабинетам и собраниям антиков разных стран просвещенной Европы.
По докладу Е. Е. Кёлера императору было принято утвержденное Александром I распоряжение по Министерству внутренних дел, запрещающее путешественникам собирать древности на казенных землях Тавриды (1805) [144]. Хотя никаких средств на охрану и реставрацию памятников тогда выделено не было, можно с полным правом утверждать, что это распоряжение стало одним из первых правительственных актов по охране древностей Северного Причерноморья.
общественном благе» и учреждении государственных археологических музеев, с начала XIX в. стали появляться и в России. Античные и средневековые памятники Новороссии, добываемые с немалыми трудностями в ходе военных действий, морских и сухопутных путешествий, стали аккумулироваться в государственных и частных музейных собраниях. Осознание значимости «антиквитетов» не только как произведений древнего искусства, но и как исторических источников привело к созданию сети первых государственных археологических собраний на юге России близ мест случайных находок и раскопок — в Николаеве (1803, Кабинет редкостей Черноморского депо карт) и Харькове (1805, Мюнц-кабинет и Кабинет редкостей Харьковского университета).
После жалоб С. О. Потоцкого и Е. Е. Кёлера императору министр внутренних дел В. П. Кочубей поручил херсонскому военному губернатору герцогу А. Э. де Ришелье и феодосийскому градоначальнику А. С. Феньшу все найденные археологические памятники собирать и отсылать в музей недавно открытого Харьковского университета, получившего в 1806 г. право сбора, хранения и изучения древностей.
Через три года, в 1809 г., главный командир Черноморского флота маркиз И. И. де Траверсе [145] добился той же льготы для Кабинета редкостей Черноморского депо карт в Николаеве, основанного по его приказу в 1803 г. [146] Таким образом, и харьковское, и николаевское собрания получили право сбора «монументов и греческих надписей», найденных по всему Новороссийскому краю.