Под защитой этой огромной кварцевой туши, на которой сегодня еще виднеются бесформенные развалины храма в честь Елены и Константина, прячутся Партенит и его долина, представляющие собой один из самых живописных, самых свежих, самых богатых пейзажей крымского побережья. Сначала Партенитская долина расширяется, принимая форму корзиночки, а затем, спускаясь к морю, сужается вплоть до того места, где сквозь ращелину рядом с деревней проглядывается кусочек берега, усыпанного галькой.

Почва здесь чрезвычайно плодородна. Можно сказать, что виноград, табак, лен и подсолнечник растут так, что полностью закрывают дома, оставляя в этом зеленом водопаде лишь место для крыш. Есть здесь и прекрасные рощи орешника. Именно в тени одного из этих ореховых деревьев князь де Линь, бывший в свое время фаворитом Марии-Терезы, Иосифа Второго, Екатерины Второй, служивший в качестве лейтенанта Потемкина в Белграде, написал свою поэтическую «Теорию садового искусства».

Внезапно наша дорога круто поворачивает, и мы углубляемся в горы, следуя вдоль глубокого оврага, где из ращелин в скалистом грунте, под сенью вековых деревьев течет прохладная вода. Партенит исчез вместе со своим драгоценным пляжем, но, как засевший в голове мотив, я еще долго повторяю это приятное сердцу, связанное с историей Ифигении имя: Партенит! Партенит!

Мы проезжаем татарские деревни. Позади остались Кизил-Таш и Дерменкой, а сейчас, проехав очередную гору, разрушаемую работой подземных вод и именуемую в Крыму хаосом, мы приближаемся к деревне Биюк-Ламбат. В Биюк-Ламбате мы останавливаемся, чтобы испить воды из источника, ниспадающего на дорогу посредством желоба, вырубленного из ствола дерева. Сколько чистейшей, сверкающей на солнце, прекрасной воды мы испили в тот день! Все крымские источники так свежи в жаркий день, так привлекательны в своих раковинах из старого камня, поросшего мхом, или в стволах мертвых деревьев, где когда-то текли весенние растительные соки!

Возле нас останавливается омнибус из Ялты. Пассажиры выходят, чтобы немного размяться. Они потягиваются и медленно передвигаются, как только что проснувшиеся люди. Пассажиры тоже пьют из источника. В это время наши лошади, поглядывая своими добрыми, близорукими глазами, обнюхивают и знакомятся друг с другом. Звучит медный рожок водителя омнибуса, молодого русского крепыша-блондина с голубыми глазами. Он уже также попил воды.

Пассажиры в спешке возвращаются в свою передвижную клетку, и омнибус трогается с места. Мы также продолжаем свой путь. Через некоторое время наш экипаж оказывается в тени горы. Жара спадает. Под горизонтом, за которым гаснет красное зарево, распростерлось наконец-то успокоившееся море цвета белого металла. Начиная с Ай-Тодора и заканчивая Сокол-горою все вершины окрасились в розовый цвет. Вечернее эхо доносит до нас скрип татарских мажар на дороге в Алушту и жалобное мычание потерявшегося теленка.

Мы начинаем спуск, но это особенный спуск, связанный именно с этим шоссе, где мне уже приходилось испытывать необыкновенное ощущение человека, разваливающегося с головы до пят и ощущающего на себе всю эту гору осыпавшихся костей.

Кажется, что все вокруг меня и подо мною: и колеса , и лошади куда-то скользят и проваливаются. Что бы там ни было, но эти замечательные животные еще ни разу нас не подвели! Во время этого головокружительного спуска, я бы сказал, падения, весь пейзаж растворяется перед моими глазами. С большим трудом я успеваю прочитать на белой табличке, прикрепленной к высокому столбу, слово, написанное большими черными буквами: Тормоз ( башмак ).

Такие знаки ставят при приближении к опасным участкам дороги. Удивительная вещь! Все эти предупредительные таблички, установленные вдоль главной дороги из Симферополя в Судак, испещрены царапинами от пуль, оставленными местными охотниками. Кто знает, может быть эти тормозные столбы являются такой же допримечательностью Крыма, как и знаменитые головные уборы жителей Тараскона. Ведь в Крыму есть свои тартарены.

Тем временем, вихрем мы пролетаем перед горой Кастель. Она имеет форму, отдаленно напоминающую гору Аю-Даг, а ее вершина претендует на схожесть с кратером вулкана. Несколько изящных вилл приклеились к округлым бокам этой горки. Именно отсюда, наконец-то, открывается вид на прекрасную Алуштинскую долину с ее простенькой, беленькой, маленькой, готической колоколенкой, с ее древними развалинами, потемневшими от непогоды за свои двенадцать веков, с татарской деревенькой, высящейся над пляжем, а у Демерджи, с ее нависшими над долиной живописными обломками, вытянулся Чатыр-Даг, «гора-шатер», знаменитый древний Трапезос, коренастый Титан, возвышающийся над всем Крымом.

Как только мы въезжаем в Алушту, нас охватывает чудный тончайший аромат долины. Море дремлет под своим голубым одеялом. В ожидании появления звезд сумерки зажигают свой алебастровый ночник.