На следующий день с самого раннего утра я поспешил к домику сторожа, стоящему посреди виноградников, откуда, судя по разговорам, открывается чудесный вид на окрестности. Несмотря на то, что дорога довольно хорошо прочерчена, вскоре я сбиваюсь с пути и оказываюсь посреди мило расположенной на открытом воздухе мастерской. Некоторое время, продвигаясь среди кусков бочарной доски и барарей из бочек, пахнущих свежим деревом, я слышу только скрип фуганка и стук молотков. Это бочарное производство гурзуфских винных погребов, которые я собираюсь теперь посетить.

Господин Г, директор винных погребов, с большой галантностью самолично вызвался провести меня по всей огромной территории, где в трех больших тоннелях, с пола до потолка заставленных бочками, хранятся шестьдесят тысяч ведер вина. Господин Г родился в Крыму. Его родители – французы. Он немногословен и основательно знает свое дело, что редко встречается даже среди самых известных виноделов полуострова. Откупорив в мою честь несколько образцов лучших вин, господин Г по моей просьбе передал мне прейскурант гурзуфских вин. Я предлагаю вниманию моих читателей названия этих крымских вин и цены, по которым они продаются здесь.

Красные вина за одну бутылку (цена указана в рублях, прим. сост.):

Столовое: 0,50-0 75, Бордо 1,00, Лафитт 1,50
Белые вина: Столовое 0,65-0,80, Сотерн 1,00-1,50
Дессертные вина: Мускат розовый 1,80, Мускат Люнель 2,50, Токай 1,50
Крепленые вина: Аликанте 1,25, Мадера 2,00

Покидая меня, господин Г. указал мне пальцем на расположенный чуть ниже платан, под которым творил Пушкин. Я сразу же изменил свои планы и поспешил посидеть под деревом знаменитого поэта, чтобы проверить не сохранилась ли музыка стихов автора «Евгения Онегина» внутри дерева в каком-нибудь запоздалом эхе.

Вся листва этого замечательного дерева ниспадает до самой земли, расшираясь к низу и образуя вокруг гладкого и прямого, как колонна базилики, ствола нечто, напоминающее форму купола. Своими руками и плечами я раздвигаю ветки знаменитого платана, вновь сомкнувшиеся за моей спиной, и оказываюсь внутри широкой ротонды из зеленого хрусталя. Со всех сторон меня окружает изумрудный дождь из отблесков африканского солнца. Я присаживаюсь на землю и убеждаюсь в том, что Пушкин здесь ничего не писал, так как пчела никогда не создает мед на цветке.

Конечно, любой в таком месте становится поэтом, но надо быть слишком плохим поэтом, чтобы суметь что-либо писать именно в то время, когда тебя переполняют такие глубокие чувства и ощущения. Неясное шептание моря, хрустальная музыка рассыпающегося ожерелья соседнего фонтана, жужжание голубых мушек в солнечном свете только усиливают тишину, делая ее более пронзительной и величественной.

Здесь всегда хранят молчание, пребывая в неподвижной позе религиозного сосредоточения, как богомолец в церкви, ожидающий появления просфоры. Здесь больше нет ни друзей, ни родителей, ни родины, здесь не ощущаются ни возраст, ни тело. Ощущается лишь громко стучащее сердце, бьющееся непонятно в чьей груди. В такие моменты невозможно молиться, любить или петь, так как хочется сделать все это сразу и одновременно, что слишком тяжело для человеческого организма и для души великого поэта.

Через некоторое время мне послышались приближающиеся шаги и я поспешил покинуть свое убежище. С большим сожалением расставался я с этим лиственным домом, настоящей морской раковиной из аквамарина.

И вот я уже медленно и осторожно спускаюсь по тропинке из гравия, шуршащего под ногами. Часто останавливаюсь, чтобы погладить рукой незнакомые мне деревья с пахнущими, как цветы, листьями. Свою прощальную прогулку я завершаю ближе к полудню. Направившись по одной из дорожек в сторону гостиницы, недалеко от моря я наталкиваюсь на загадочный памятник.

Это колонна с установленной на ней погребальной урной. Нет ни имени, ни даты на этом старом камне, изъеденном мхом и стоящем под тенью старой смоковницы, как величественная тайна чьей-то боли. Один путешественник, посетивший это место более полувека назад, писал нам о том, что в его время «из урны лилась чистая, прозрачная вода», и прибавлял с видом посвященного человека: «речь идет о дружбе в трауре, раскрывающей секрет гибели одной прекрасной души». Сегодня этот секрет утерян, так как урна потеряла свой голос, она безмолвна и суха, как камень в пустыни. Увы, что такое любовь, даже в Крыму!

…Она.., она была бы всем, если бы однажды не должна была бы закончиться.