Желая все-таки возвыситься в глазах всей этой обслуживающей мелюзги, я был вынужден, несмотря на свое внутреннее несогласие, прибегнуть к способу, употребляемому местным населением и заключающемуся в том, чтобы разговаривать с прислугой, как с собакой. Благодаря этому, настоятельно мною рекомендуемому методу, а также тщательно вычищенной одежде, меня наконец-то приняли за важного господина, путешествующего инкогнито. Ну погодите, я еще отыграюсь, когда наступит торжественный момент раздачи чаевых!

Снаружи – изнуряющее солнце. Даже внутри комнаты, несмотря на тяжелые занавески, я чувствую, как жара давит мне на плечи. Кругом все безмолвно. Только иногда издалека доносится шум мятежного моря или неожиданно в мертвой тишине гостиничных коридоров раздается звук электрического звонка. Не имея никакого желания выходить из номера, я бросаюсь на кровать и погружаюсь в тяжелый и беспокойный из-за особого запаха мебели послеобеденный сон.

Мне снится, что я живу у продавца мебели и что мальчик-обойщик лакирует мне кожу сверху до низу, постоянно смазывая мои ноздри ваткой, пропитанной скипидаром. Внезапно пробудившись после часа такой пытки, я услышал недалеко от своих окон звуки музыки военного оркестра. Заметив в окне колебания веток соседних деревьев, я понял, что начался бриз. Быстро одевшись, я спустился вниз. Владелец Гурзуфа захотел создать рядом со своими виноградниками курорт, где любой отдыхающий нашел бы всевозможные развлечения и всяческие удобства. И если людская молва правдиво называет сумму его расходов на это мероприятие, то надо, по крайней мере, признать, что все задуманное этим человеком удалось на славу.

На цветущих террасах напротив парка расположены шесть прекрасных отелей, просторный ресторан и элегантный павильон для военного оркестра, музыка которого слышна каждый день с обеда до десяти часов вечера. Без сомнения, здесь отсутствует печать художественного величия, поразившего меня в Алупке, но ведь Алупка была создана богатым вельможей для него одного, в то время, как курорт Гурзуф построен предпринимателем для любого человека, способного оплатить в нем свое пребывание.

Поэтому мы не вправе требовать от этих комфортабельных и кокетливых построек чего-то большего. И все же, обладая таким чистым воздухом и ярким солнцем, почему Гурзуф, без сомнения, самый красивый крымский курорт, не может принять всех ялтинских страдальцев, отпугивая этих людей своими заоблачными ценами? Ведь именно только этим объясняется такое малое количество отдыхающих в Гурзуфе. Я повстречал нескольких таких, как я, прогуливающихся по парку. У всех у них скучающий вид и все они кажутся чужими друг для друга.

Вот молодая грациозная блондинка в кокетливом русском костюме с широкими рукавами и фартуком. Яркие цветные вышивки на ее костюме оттеняются белыми вологодскими кружевами. Она медленно прогуливается с французской книжкой в руках, рассеянно перебирая пальчиком свое ожерелье из цветных жемчужин, украшенное позади волос целым ворохом разноцветных бантов. Увы, с высокомерным видом она проходит мимо меня.

Чуть дальше я встречаю пожилого офицера в мундире. Он некрасив и вместе с тем изыскан. Это приятный старик с морщинистым лицом, маленькими молодыми, живыми глазами и подкрашенной бородой. У него также совсем не веселый вид. Кажется, что ему все безразлично: и экзотические деревья со странной листвой и гладковыпуклой корой, похожей на женскую кожу, и сильно нагретые кустарники, источающие все благовония Востока. Можно легко догадаться о том, что этот человек скучает в такой же степени, в какой он надеялся повеселиться здесь.

На повороте дороги я замечаю белую церковь с зеленым куполом, ярко выделяющуюся на фоне зеленоватого моря. Как раз сейчас завершается ее строительство. Несколько рабочих в красных фартуках суетятся на оставшихся еще лесах. А над широким куполом, как новое ювелирное украшение, сверкает позолоченный крест.

Внезапно море резко изменилось. Его лысые от пены волны пожелтели и утратили свою прозрачность; они издают какие-то чревовещательные бормотания и содрогаются, как узники под пыткой. Эти волны, полные тины и грязи, несутся от самого горизонта и разбиваются о скалы, издавая глухой звук лопнувшего полного бурдюка. Над моей головой небо становится почти белым. Нет ни одного облачка. Вдалеке воздух начинает терять свою прозрачность, превращаясь в неощутимую мерцающую дымку, утомляющую наш взор.

Я дохожу до того места, где ослабевшая волна уже лишь хрипит, выплевывая к моим ногам последние порции своей желчи. И под постоянным накатыванием этого желтушного потока галька издает невыносимый скрежет напильника по железу, раздражая мой слух. На юге узкий галечный берег тянется до первого склона горы Ай-Даниль и обрывается в том месте, где «Съежившись в горах, выходящих к морю, У подножья скалы примостилась маленькая деревня».