На следующий день я покупаю место до Гурзуфа в омнибусе, следующем из Ялты в Симферополь через Алушту. Одновременно с этим я освобождаюсь от своего багажа, предварительно отправив его в Алушту.

За Ялтой дорога круто поднимается вверх по направлению к мысу Никита. По мере нашего подъема открывается прекрасный общий вид на утопающую в зелени Ялту. Издалека видны только общие разноцветные планы, а убогость деталей исчезает. Кроме того, этот вид с боку, без давящего на город горного массива, представляет Ялту в новом свете, который придают ей море и небо.

Несмотря на крутость подъема, лошади бегут резво. Мы проезжаем владения Магарач и Массандра, длинные и прямые виноградные шпалеры которых нескончаемой линией тянутся вдоль моря и гор. Мои соседи по омнибусу, несмотря на свою приветливость, хранят полное молчание. Можно сказать, что какая-то необъяснимая стеснительность сковала их. Это совсем молодой офицер и фотограф любитель, типичный житель Ялты с бледными щеками, испещренными морщинами и постоянно приоткрытыми алыми губами.

Проезжаем татарскую деревню Никита с одноименным очередным императорским виноградником и, миновав Ай-Даниль, где когда-то, несомненно, были церковь или монастырь во славу святого Даниила, оказываемся у въезда в Гурзуф. В течение всего нашего пути пейзаж ни разу не поменялся: все та же чистенькая, прекрасно вымощенная дорога; слева – подножье гор, скрытых густым лесом, справа – каменный парапет, за которым виднеются крыши домов, утопающих в зелени деревьев, как обломки судна в бушующем море. А далее – виноградники, вечные виноградники, карабкающиеся по холмам, опускающиеся в овраги, заполняющие собой долины до самого побережья.

Гурзуф, некогда принадлежащий нашему соотечественнику герцогу де Ришелье, сегодня состоит из прелестного имения известного на всю Россию предпринимателя Губонина и маленькой татарской деревеньки, дома которой гнездятся в прибрежных скалах. Омнибус высадил меня у самого шоссе, и мне пришлось спускаться пешком по извилистой дороге до построек, расположенных в роскошном парке недалеко от пляжа. Виноградники содержатся в безукоризненном состоянии. Они простираются до бесконечности по склону, симметрично украшенному двумя сторожками. На севере расположена серая гора с зелеными пятнами, отражающая голубое небо.

Вскоре по дороге, пересекающей парк, начинают встречаться спрятанные среди деревьев элегантные виллы, счастливые обладатели которых поглядывают на мое скромное одеяние с явным пренебрежением. Я, действительно, отмечаю, что со своим заплечным мешком, с карманами, полными книг, с моей палкой и покрытыми пылью ботинками я действительно очень далек от какого-либо импозантного вида. Но, как бы то ни было, я оказался у моста, переброшенного через русло высохшего ручья, на другой стороне которого высятся несколько кокетливых гостиниц с каменными лесенками, цветущими аллеями, фонтанами и статуями. Я чувствую, что именно здесь бьется сердце Гурзуфа, однако, это биение мало заметно в жаркий полдень. Аллеи пустынны, фонтаны безмолвны и на этом фоне белые статуи кажутся по-настоящему немыми.

Впрочем, вскоре я замечаю человека с большим солнечным зонтом, идущего мне навстречу. В то время, как мы пересекаемся на мосту, я спрашиваю у него, не знает ли он, где я могу найти приличную комнату. Этот человек – легочный больной. Все время покашливая, он с участием осматривает меня с головы до ног (определенно жаль, что я заранее отправил свой багаж ), а затем с ненавистным взглядом, которым все больные смотрят на здоровых, указывает пальцем на какое-то служебное помещение, спрятавшееся в стороне, именно там, где русло ручья исчезает в зелени деревьев. «Вы ошибаетесь, господин, — замечаю я, — мне нужна приличная гостиница, а то, что вы предлагаете, выглядит, как…».

«В таком случае, — перебивает он меня, — вот это подойдет вам». И движением головы, экономя слова, он указывает на большое строение с крытым балконом в мавританском стиле, стоящее напротив нас. Именно здесь я снимаю очень хорошо расположенную светлую комнату. Правда, это совсем новая комната, все здесь недавно приобретено, начиная с дубового шкафа с еще свежей стружкой и заканчивая прекрасной бронзовой чернильницей без чернил, с сохранившейся этикеткой.

Прибавьте к этому тот факт, что от всех этих новых вещей исходит сильный тошнотворный запах, похожий на тот, который вы чувствуете, находясь в подсобном помещении лавки краснодеревщика. Именно здесь я ощущаю, что мне не простили примитивность моего багажа и дорожную пыль на ногах. В коридорах, устланных коврами, слуги во фраках бросали на меня насмешливые, презрительные взгляды; я еще не успел расстегнуть багажный ремень, как расшитый золотом швейцар постучался в мою комнату и сухим тоном потребовал у меня предъявить паспор