Зажатая этим кольцом зеленых гор, долина кажется менее обширной, чем она является на самом деле. Укрытая от всех ненастей моря и степи, она выглядит, как некое сокровище, запрятанное сюда чьей-то ревнивой рукою. Когда-то, говорят, это место было очень лесистым, а сейчас оно покрыто густым травяным ковром, отчего долина только выигрывает. И действительно, эта огромная поляна очень удачно и неожиданно прерывает монотонность каменисто-лесного пейзажа.

Проезжая деревню Байдары, расположенную в центре долины, я не могу не думать о том, что здесь побывали французские воины. Именно до этого места дошел в своем разведовательном походе во главе десяти батальонов пехоты и одиннадцати эскадронов кавалерии генерал Морис. Это случилось 30 декабря 1854 года. В тот период наши солдаты страдали от бездействия, связанной с благоразумной медлительностью осады; им надоедало дрожать от холода в палатках и наблюдать, как их лошади погибают, становясь добычей для прожорливых ворон. Именно тогда было принято решение провести разведовательную экспедицию.

Поход начался в одно солнечное зимнее утро. Солдаты шли по лодыжке в снегу, на усах висели сосульки. В ходе своего марша французы потревожили две русские батареи, расположенные у реки Черной, а приблизившись к Варнаутке, они разрушили лагерь казаков. Во время этой тихой экспедиции французы чувствовали себя очень хорошо: они были защищены от ветров, а для обогрева использовался большой запас поленьев из дуба и горы мертвых сучьев, вспыхивающих, как пакля.

Какой соблазнительной была эта веселая долина, усмиряющая ветра и зеленеющая травой под растаявшим снегом! Душа пела от счастья и даже лошади ржали от радости. Среди солдат распространялись рассказы о том, что где-то здесь рядом, за первой горной цепью, находится волшебное побережье с виллами и дворцами русской знати, окруженными садами и виноградниками, дающими чудесные фрукты и вина…

Но в Севастополе грохотали пушки. Они были слышны даже здесь. Час прелестей Капуи еще не пробил. Поэтому по первому сигналу колонна решительно повернула назад, чтобы возвратиться на промерзшее скорбное Херсонесское плато.

Мы приближаемся к началу горной цепи, и шоссе начинает подъем в южном направлении. Облака почти полностью рассеялись. На умытый лес ниспадают жемчужины солнечного дождя. Позади нас все четче и четче вырисовывается долина, а на поворотах дороги вдалеке, в голубоватой дымке, я замечаю многочисленные деревеньки. Усталые лошади идут шагом.

Скрестив ноги, в шапке набекрень, Иван, греясь на солнышке, покуривает сигарету в мундштуке из камыша. Что касается меня, то я не перестаю думать об этой ужасной осаде, театр которой постепенно исчезает с моих глаз. Я спрашиваю себя, ради чего были все эти страдания, эти страшные агонии, этот героизм, ради чего было пролито столько крови? Чего мы добивались? Свободы навигации в устье Дуная, отмены русского протектората на Черном море, защиты христиан Порты. Чего добились? Почти ничего.

Вместе с тем я убеждаю себя в том, что это трагическое столкновение имело и другие последствия, настолько великие и общечеловеческие, что на их фоне все самые удачные параграфы дипломатических договоров выглядят чем-то мелким и незначительным. Сражаясь бок о бок под пулями, рискуя своими жизнями, мужик и его барин познали чувство равенства, которое, начиная с этого времени, прочно вошло в их сознание, укрепилось, вылилось в либеральное движение и привело к освобождению от рабства.

Известен факт, когда молодой русский офицер капитан Лесли, находясь на одном из бастионов, писал своей сестре: «Дорогая Нида, у меня к тебе просьба; надеюсь, ты выполнишь ее с удовольствием, потому, что речь идет об увековечивании памяти нашего брата Евгения, убитого в Севастополе. Попроси отца дать вольную Фетису за его долгую и верную службу моему брату…Таким образом, память о Евгении навсегда сохранится в семье Фетиса. Я уже написал отцу о том, что в случае моей смерти прошу дать вольную моему Ивану».

Кроме того, эта многомесячная война столкнула представителей разных рас, между которыми в соответствии с законами отбора и притяжения возникли разного рода симпатии друг к другу. Таким образом, внезапно французский солдат стал закадычным другом своего вчерашнего врага. Во время многочисленных перемирий, когда русский солдат пил кофе из кружки наших пехотинцев, в свою очередь щедро угощая последних своей водкой, мы можем с уверенностью сказать, что, чокаясь между собой как братья, про себя или вслух они произносили тосты на универсальном языке за то, чтобы настал тот день, когда они будут вместе сражаться под одними знаменами.

Вот, что Провидение вывело своими вечными чернилами на полях всех этих договоров, многие пункты которых так и остались мертвой буквой. Эти размышления наполнили мое сердце нежными чувствами, пробудившимися под воздействием внезапно возникшей светлой религиозной надежды…И когда Иван указал мне концом кнута на Байдарские ворота, я ответил с непонятной для него эйфорией:” Очень хорошо, дорогой друг! “