Путь по морю из Севастополя в Инкерман более приятен, интересен и менее утомителен. Я сажусь в ялик, бриз наполняет его парус, и вот уже лодка скользит по прозрачной воде, и ты как будто летишь во сне. Мы проплываем мимо безлюдных кораблей эскадры. По верхним палубам прогуливаются часовые, а на нижних палубах можно увидеть двух-трех офицеров, беседующих друг с другом, чтобы не заснуть от скуки.

Затем мы проходим мимо толстой “ Поповки “ и, взяв курс на запад, огибаем маленький мыс Петра и Павла, чтобы попасть в большую бухту. В течение всего этого времени слева от нас мы проплываем окраины Северной стороны с ее защитными сооружениями, Братское кладбище; справа – Доковая слобода, изящные Аполлонова и Ушакова балки и, наконец, неглубокая бухта с береговым редутом. Всё это мелькает перед моими глазами, как страницы альбома, которые перелистываешь в страшной спешке. Дело в том, что наполненный ветром парус со своим канатным блоком, издающим звуки, похожие на крики чаек, постоянно прижимает нас к воде. Я вижу свое отражение, похожее на гигантскую птицу, несущуюся по небу.

Достигнув бухты с ее двумя маяками, мы почти сразу же углубляемся в речку “ Черная “ и плывем между двух изгородей из камыша. Наш ялик сложил свои крылья, как голенастый, опустившийся на пруд. В течение версты мы гребли на веслах, и, как только лодка причалила к пирсу, я спрыгнул на него и поспешил к печально известным Инкерманским высотам.

Вскоре я уже уже шел по полю битвы, где еще и в наши дни находят останки убитых и различные пули. Что меня поражает в тех местах, которые видели такие ужасные битвы, такие страшные агонии, слышали шум войны, хрипы смерти, — так это тишина, абсолютная тишина, проникающая мягкость которой похожа на жестокую насмешку, увлажняющую глаза и заставляющую кулаки сжиматься.

На севере, там, где протекает река Черная, плато круто обрывается. Вдалеке пасутся кони, слышится гудок паровоза, еще дальше, до самого горизонта нежно сплетаются друг с другом ущелья и долины. Все то же торжественное солнце освещает этот край: там, вдалеке плодородные земли татар, их сады и виноградники; здесь, под моими ногами – место, которое наши солдаты прозвали «Скотобойня».

Какой же чудовищной была эта стычка у густых зарослей кустарника, скрывающего врага, перемешивающего оружие, парализующего продвижение и удерживающего целые ряды медленно оседающих на землю убитых с мертвенно-бледным, страшным оттенком лица и широко раскрытыми безжизненными глазами!

Конечно, эта победа ласкала самолюбие сильных мира сего, заставив лорда Реглана заявить Боске: «Генерал, вместо одной руки я бы хотел иметь четыре, чтобы всеми ими одновременно пожать вашу руку!», и если существует Бог сражений, ему бы понравилось такое кровавое жертвоприношение, когда даже не успевали хоронить всех погибших.

Я прохожу это безжизненное поле во всех направлениях, опасаясь потревожить малейший бугорок: ведь под ним может оказаться чье-то тело. Обойдя плато и приблизившись к берегу реки, я, кажется, обнаружил именно тот грот, где несколько месяцев спустя после битвы еще находились непогребенные останки солдат, а ниже, в овраге год спустя после сражения один из моих соотечественников увидел тело русского солдата, лежащего с запрокинутыми за голову руками, сквозь пальцы которых пробивались весенние цветы…

Направляясь к монастырю, я с благоговейностью зачерпнул немного земли, так обильно политой нашей кровью, и подумал о всех тех матерях нашей далекой Франции, которые в своих ночных и дневных кошмарах постоянно видели этот забытый уголок земли, эту страшную скотобойню.

Вскоре я уже подхожу к «пещерному городу» – Инкерману. Некоторые исследователи именно здесь располагают древний “ Ктенунт “, который, по-моему мнению, все же находился на месте современного Севастополя. Тем более, что Инкерманская крепость более похожа на генуэзские сооружения, повсеместно встречающиеся нам на протяжении всего побережья. Остатки этой цитадели сегодня не представляют из себя ничего особенного, чего не скажешь о скальном массиве, на котором она возведена. Это известковое образование, слегка нависающее над современным монастырем, представляет собой целый монастырский пещерный городок, состоящий из бесчисленных келий, коридоров, лестниц и часовен.

Говорят, что именно здесь скрывался папа Мартин Первый, когда император Константин Второй, похитив его из Рима и доставив в Константинополь, выслал его затем в Херсонес.

Позволительно будет также предположить, что создателями этих пещер являются монахи-еретики, бежавшие от преследования церковных соборов. Эти монахи быстро оценили мягкость местного камня, а также большую религиозную терпимость языческих варваров по сравнению с христианским миром.

Передвигаясь по этому подземному городу, пропитанному влажностью и селитрой, я обнаруживаю в церкви, вырубленной в скале, снаряд, залетевший сюда во времена осады. Один только вид этого снаряда сразу же напомнил мне историю, связанную с ним.

Это случилось после Инкерманского сражения. Отступая, русские перешли мост на Черной речке и скрылись где-то в этом месте.

Мост был незамедлительно взорван французами, чтобы не дать противнику возможности вернуться по нему назад. С целью предотвращения восстановления моста, на соседних высотках были выставлены караулы. И вот однажды ночью со стороны монастыря послышался шум восстановительных работ. По тревоге в эту сторону было выпущено несколько снарядов. Сразу все стихло. На следующий день монах-парламентер попытался выразить претензии по поводу “ кощунственного “ ночного обстрела монастыря. Ему было заявлено в ответ, что монахи, как и в мирное время, всегда вольны звонить в колокола, вести службу, прося у Бога покровительства для своих соотечественников, однако, все другие формы противодействия противнику им запрещены.

С тех пор часовые по ночам слышали лишь звон колоколов и мирные монашеские песнопения.

Я бросаю беглый взгляд на современный монастырь, состоящий из нескольких низких домиков и большого здания без купола, окруженных деревьями, и неторопливо возвращаюсь к лодке, где мои гребцы по уши погрузились в поедание арбуза цвета зерен спелого граната.