Это кладбище находится в трех километрах от Севастополя. Чтобы попасть туда, я вновь, на этот раз в экипаже, проезжаю всю Екатериненскую улицу, затем площадь Новосильцева и попадаю на дорогу в Ялту, проходящую по Херсонесскому плато. Эта неровная, плоховымощенная дорога, покрытая толстым мягким слоем пыли, на своем восточном участке Балаклавского направления пересекает укрепления французского лагеря.

Поэтому по обе стороны шоссе до самого горизонта тянется перекопанная земля. Кажется, что вся поверхность плато смята судорожными пальцами отчаявшегося Титана. На протяжении нескольких верст эти многочисленные складки земли пересекаются, завязываются в узлы, стираются, возникают вновь, разрываются или группируются в разнообразные выпуклости, рельеф которых время от времени ярко вырисовывается на горизонте.

И, несмотря на то, что ветра и снега тридцати пяти зим несколько повредили траншеи, редуты и батареи, все же сегодня пока еще довольно легко проследить всю эту оборонительную линию.

Но сейчас меня заинтриговали многочисленные лоскутки бумаги, заполнившие вокруг абсолютно все углубления. Проезд нашего экипажа поднял в воздух целую кучу этих голубых бумажных бабочек. Не найдя объяснения этому явлению, я решаю обратиться за помощью к своему кучеру Ивану.

«Барин, — отвечает тот, почесывая затылок, — это пыжи для патронов, используемые при стрельбе из ружья…». Его объяснение было внезапно прервано мощным залпом со стороны недалеко расположенного стрельбища. Я вскричал:
«Да, конечно, si vis pacem (если хочешь мира, готовься к войне, с лат., от переводчика)» и, облокотившись на набалдашник своей палки, погрузился в размышления. Мой Иван, не понимающий латыни, обернулся, с улыбкой посмотрел на меня, вновь отвернулся, презрительно пожал плечами и подстегнул лошадей. Я почувствовал, что мой кучер выставил мне свою оценку. Я для него – тот, кто я есть на самом деле: грубый остряк, просто француз.

Вскоре мы покинули шоссе и повернули вправо. Лошади Ивана бегут очень резво, и вот уже наш экипаж – в трехстах метрах от заметного еще издали кладбищенского забора. Короткая аллея из акаций, защищенная столбиками с натянутой железной проволокой, ведет меня ко входу на кладбище. Слева от ворот расположен дом смотрителя, а в центре сквера прямо передо мной высится мавзолей, в котором покоятся французские генералы, офицеры штаба, интенданты и капелланы, погибшие на полях сражений.

Простая и строгая архитектура этого склепа людей войны очень хорошо соответствует своему предназначению. В этот мавзолей входишь через сводчатую металлическую дверь. Спустившись вниз на несколько ступенек, попадаешь в узкий коридор, в боковые стены которого помещены лежащие друг на друге гробы. Этот коридор длиной чуть более двух метров ведет к еще одному узкому поперечному проходу. Здесь возведен маленький алтарь, украшенный несколькими венками и увенчанный серебряным крестом.

Некоторое время в почтительном молчании я передвигаюсь меж этих гробовых стен. Под каждым захоронением от пола до потолка золотыми буквами выгравированы имена погибших. Я хочу прочесть все эти имена, самые забытые из которых заслуживают такой же славы, как и те, что помнятся. Эти надписи я повторяю с набожностью святого, произносящего свою молитву.

Вот стою я здесь в окружении солдат, моих братьев-героев, и чем больше чувство гордости охватывает меня, тем сильнее моя благодарность этим людям. Но в тот момент, когда сердце мое переполнено высокими чувствами, я с особой горечью бросаю взгляд на эти тюремные стены, железную дверь, стертые буквы, венки, покрытые плесенью, на всю эту чужую землю, на небо изгнания, на одиночество ночи и дня…!

И только вид креста, старого доброго креста наших французских колоколен успокаивает мою душу. Я склоняю голову и осознанно произношу молитву. Другие склепы на равном расстоянии расположены вдоль кладбищенской стены. Их архитектура максимально проста: четыре белые стены под коньковой крышей и железная дверь с черной надписью над ней. Внутри – крипта.

К ней ведет лестница, зажатая между стен в форме каменных гробов. Внизу – узкая площадка с подвижной плитой. Посередине плиты – кольцо. Здесь нет имен, здесь лежат простые солдаты, рабочие победы.

В общем плане кладбище выглядит вполне прилично. Конечно, я бы предпочел еще флаги, фанфары, чтобы каждое имя, выложенное рубинами, сверкало бы на мраморе днем и ночью. Но для того, чтобы удовлетвориться тем, что есть сейчас, мне достаточно вспомнить о том, как это выглядело прежде.

Скверик – это все, что можно было бы создать на этом открытом всем ветрам, засушливом плато. Аллеи содержатся в чистоте, деревья ухожены. И все же можно было бы заменить бетоном или каким-нибудь асфальтом крошащийся цемент канавок, идущих вдоль фундамента склепов. Каждый год с появлением первых холодов этот потрескавшийся цемент пропускает влагу на тела несчастных, достаточно уже настрадавшихся за время десяти долгих месяцев осады.