Прежде чем посетить окрестности Севастополя, я выделяю себе еще несколько часов для прогулки по городу. Приятный бриз смягчает сегодня послеобеденную жару; сверкающее солнце золотит камни, подчеркивает тени, согревает все оттенки цвета. Погода благоприятствует нам, воспользуемся этим.
С первых шагов я оказываюсь у величественного здания морской библиотеки с ее пилястрами и греческим фасадом, увенчанным барельефом, описывающим всю историю покорения Крыма русскими. Немного далее за скромной колоннадой входа угадывается такое же грациозное здание Офицерского собрания. Я пересекаю его садик и подхожу к каменной ажурной калитке, открывающей вход на лестницу Мичманского бульвара.
У входа на этот бульвар на пьедестале из серого камня установлена трирема. Этот монумент был установлен в память о капитане Казарском, который в 1828 году спас свой бриг Меркурий, выведя его из под перекрестного обстрела двух турецких кораблей. Я огибаю бронзовую трирему и попадаю на центральную аллею. Когда-то здесь было очень много посетителей, сейчас же, после создания Приморского бульвара все стало пустынным. Отсюда открывается прекрасный вид на рейд и на некоторые городские кварталы, и все же Мичманский бульвар пережил свою минуту капризной славы и уж более не возродится.
Между тем, в конце аллеи возле пустующего кафе с дремлющим у стойки официантом я, наконец-то, замечаю по-настоящему живого, но несколько странного человека. Это молодой русский офицер, сидящий на скамейке под прямыми лучами палящего солнца. Впалые щеки, сдавливающие и прижимающие грудь к земле плечи. Он держит корзинку с виноградом и с детской наивностью своими худыми пальцами отщипывает виноградинку за виноградинкой, осторожно пережевывая их и странно поглядывая на уже желтеющую листву деревьев.
Отсюда я поднимаюсь к ясно выделяющемуся собору святого Владимира. Осмотрев верхний неф с его яркой и слишком традиционной живописью, я спускаюсь в крипту, где под одним общим мраморным георгиевским крестом покоятся: Лазарев, основатель Черноморского флота; Корнилов, один из активнейших организаторов обороны; блестящий, образованный, милый, как само его имя, Истомин, у которого бомбой оторвало голову; наконец, морской волк Нахимов, для моряков просто Павел Степанович, герой, рождающий героев не словами, а своими поступками, человек, который с решительной простотой успокаивал отчаявшихся: «Не беспокойтесь, мы все здесь останемся».
Не знаю почему, но я просто обожаю этого Нахимова. Я вижу его таким, как описывали нам этого человека свидетели обороны Севастополя: в форме морского офицера, с большими эполетами, с хлыстом в руке верхом на маленькой казацкой лошади в сопровождении одного единственного казака. В фуражке, надвинутой по самую шею, с выглядывающими из-под нее седыми волосами у виска, в брюках без штрипок, задравшихся до колен и обнаживших кальсоны с голенищами сапог, Нахимов ежедневно объезжал позиции вдоль брустверов.
Пули и снаряды роем пролетали вокруг него, но наш адмирал из-за таких пустяков не погонял и не беспокоил свою жалкую клячу. Кроме того, как он сам выразился, адмирал знал, что рано или поздно он тоже ляжет здесь. Так и произошло. Вот его могила рядом со своими братьями по оружию и их учителем Лазаревым. Нет, когда узнаешь о жизни таких героев, нельзя считать их побежденными. Просто они слишком многое совершили, чтобы не только не познать горечь поражения, но и быть увенчанными лаврами французского Капитолия. Нет, это не побежденные и не победители. Это – избранные.
Выйдя из собора, я долго брожу средь невзрачных, малолюдных кварталов. Вот я прохожу женскую гимназию, далее – группа разрушенных домов; слева – в неожиданном проеме — открывается вид на рейд; справа по склону оврага карабкается вверх городской квартал.
Продолжая свой путь, иногда я останавливаюсь у какой-то двери, у какого-то окна, посередине улицы, на углу тротуара, чтобы разглядеть след от пули или подобрать осколки античной статуи. Между тем, я делаю почетную остановку у небольшой церкви Петра и Павла и с большим удовольствием констатирую хороший вкус реставрационных работ. Этот храм с греческим периптером такой элегантный! Он напоминает мне афинские храмы. Конечно, здание немного контрастирует с массивным православным куполом, но на фоне крымского неба, так сильно похожего на небо Аттики, храм смотрится совсем неплохо.